ГЕНИЙ ПЕДАГОГИКИ - МАКАРЕНКО АНТОН СЕМЕНОВИЧ, Картункова В.В.
Для многих имя Макаренко А.С. ассоциируется с книжным "учителем", который важно поучает с пьедестала своих документов об образовании. И когда советуешь прочитать "Педагогическую поэму" - одну из самых главных книг для будущего педагога, собеседник чаще всего остается на уровне условного "спасибо", не открывая это произведение, ожидая там увидеть унылые лицемерные высокопарные фразы.
Итак, в чем заключалась уникальность Антона Семеновича Макаренко, позволившая ему остаться в истории ?
Представьте себе глухую деревню в средней полосе, и полутора десятка воспитанников - убийц, воров, грабителей и просто беспризорников в пубертате - от 12 до 18 лет.
Психопатов, как теперь классифицирует это МКБ 10, которым наплевать на границы и правила социума, которые могут применить физическую силу к любому, кто встанет на их пути.
Подростки с расстройством личности и девиантным поведением, которых в это время просто уничтожали в Америке, жгли мозг электрошоком; в настоящее время в России их ставят на учет в психиатрическую больницу и накачивают нейролептиками под жалобы "несчастных" родителей.
А вам 32 года, и в вашем распоряжении вместо электрошока и нейролептиков две молодые учительницы и пожилой кладовщик. И паек на пропитание этих вышеупомянутых психопатов.
Итак, как же сделать из преступников, выросших на улице, здоровых, умных и социально адаптированных взрослых ?
Ответ прост : Макаренко очень любил своих детей. Не на словах, а на деле. Был умным, эмпатийным, ответственным человеком. Взрослым, которого уважаешь за поступки, а не по требованию.
Несколько фактов :
У воспитанников был отличный ремонт, чистота, вещи, Антон Семенович дал им самые лучшие условия для развития, организовав и культурный рост - театр, оркестр, и материальный - шил девочкам модные платья, а мальчикам парадную форму, чтобы его дети чувствовали себя успешными гимназистами, выживал из них озлобленную нищету, которая и формировала их агрессию.
Макаренко давал взятки врачам, когда его воспитанники попадали в больницу. Чтобы у его детей были хорошие условия, их хорошо кормили и проявляли внимание.
Макаренко устраивал общественные обсуждения в коммуне - семье, но всегда защищал детей от "чужаков" - крестьян, чужих людей, которые приходили к нему жаловаться, что его воспитанники обокрали или избили кого-то. Он не разрешал "чужому" публично унижать даже при наличии серьезного проступка воспитанника.
Антон Семенович не вникал в прошлое - он запрещал доставлять досье на воспитанников. Когда ты приходишь - ты можешь все начать с белого листа, и это не пустые слова - мне не интересно что ты делал в прошлом, я здесь чтобы быть рядом с тобой, а не искать, за что осудить.
Когда девочка воспитанница решила выйти замуж за сына зажиточного крестьянина, Макаренко дал ей такое приданое, что девушки из его коммуны стали завидными невестами для единственных детей местных жителей.
Антон Семенович умел доверять своим детям. Доверить крупную сумму денег тому, кто уже сбегал из коммуны, и при этом не испытывать "А посмотрим какой ты, смотри у меня!" - искренное доверие, вера в своих воспитанников стала той базой, которая сформировала доверие к нему.
Когда Макаренко хотели посадить за "непедагогические методы" - когда он дал по спине одному из воспитанников, за то, что тот дал пинка пожилому кладовщику коммуны, кстати, этот парень потом стал одним из активистов, летчиком, - его воспитанники вооружились палками и побежали спасать "дядю Антона" от рук оценивавших его педагогов, прогнав комиссию далеко от коммуны, всех этих "умных" и "добрых" людей, пришедших спасти "несчастных беспризорников", а как оказалось - счастливых детей Антона Семеновича.
Макаренко старался организовать самое лучшее для своих воспитанников - походы, поездки в Москву, конфеты и праздники, он давал детям деньги за дела, чтобы каждый ребенок мог реализовать свое желание - накопить на то, что ему нужно. "Зачем вы даете деньги, Антон Семенович, это же "непедагогично", дети должны трудиться ради правил, вашей благодарности, а так вы превращаете высшие ценности в денежные отношения. И вообще, это же малолетние преступники - они просто пропьют эти деньги, им нельзя доверять," - говорили ему. На это он отвечал - "А вы тоже работаете за "спасибо" ? Вы знаете, я бы вам тоже не доверил деньги, а вот своим детям я доверяю." И запрещал манипуляторам приближаться к его дорогим, самостоятельным воспитанникам.
А вы, родители и педагоги, делаете хоть что-то из того, что имели дети Макаренко, для своих детей ? Или вы только копите досье на "неуправляемого ребенка", жалуясь на него в кабинете врача-психиатра, озабоченные своим комфортом, а не потребностями, активной жизнью ребенка ?
"Педагогическая поэма" и "Книга для родителей" - это одни из самых гениальных произведений. Книги, которые нужно читать, чувствовать, проживая характеры персонажей, события, учась у Антона Семеновича его таланту. А точнее, врожденной способности к эмпатии, сопереживанию, вниманию и умению организовать настоящий день так, чтобы он стал ступенькой в лучшее будущее.
"Я получил письмо, написанное матерью:
«Мы имеем одного лишь сына, но лучше бы его не было… Это такое страшное, непередаваемое горе, сделавшее нас раньше времени стариками. Не только тяжело, а и дико смотреть на молодого человека, падающего все глубже и глубже, в то время когда он мог бы быть в числе лучших людей. Ведь сейчас молодость — это счастье, радость!
Он каждый день убивает нас, убивает настойчиво и упорно всем своим поведением, каждым своим поступком».
Вид у отца малопривлекательный: лицо широкое, небритое, однощекое. Отец этот неряшлив: на рукаве какие-то перья, куриные, что ли, одно перо прицепилось к его пальцу, палец жестикулирует над моей чернильницей, и перо с ним.
— Я работник… понимаете, я работаю… вот… и я его учу… Вы спросите его, что он скажет? Ну, что ты скажешь: я тебя учил или нет?
На стуле у стены мальчик лет тринадцати, красивый, черноглазый, серьезный. Он, не отрываясь, смотрит на отца прямо ему в глаза. В лице мальчика я не могу прочитать никаких чувств, никаких выражений, кроме спокойно-пристального, холодного внимания.
Отец размахивает кулаком, наливая кровью перекошенное лицо.
— Единственный, а? Ограбил, оставил вот… в чем стою!
Кулак его метнулся к стене. Мальчик моргнул глазами и снова холодно-серьезно рассматривал отца.
Отец устало опускается на стул, барабанит пальцами, оглядывается; все это в полном замешательстве. Быстро и мелко дрожит у него верхний мускул щеки и ломается в старом шраме.
Он поворачивается к сыну и опускает руки в карманы. И говорит с тем глубочайшим пафосом муки, который бывает только в последнем слове человеческом:
— Миша! Как же это можно? Единственный сын!
Мишины глаза по-прежнему холодны, но губы вдруг тронулись с места, какая-то мгновенная мысль пробежала по ним и скрылась, — ничего нельзя разобрать.
Я вижу: это враги, враги надолго, — может быть, на всю жизнь. На каких-то пустяках сшиблись эти характеры, в каких-то темных углах души разыгрались инстинкты, расходились темпераменты.
Миша ничего не сказал, но откинулся на спинку стула и направил родившуюся улыбку прямо на шкуровский шрам, на замученные очи батька. И только теперь я прочитал в его улыбке неприкрытую, решительную ненависть.
В мелком и глупом тщеславии родители не способны присмотреться к физиономии сына и прочитать на ней первые буквы будущих своих семейных неприятностей. У Володи очень сложное выражение глаз. Он старается сделать их невинными, детскими глазами — это по специальному заказу, для родителей, но в этих же глазах поблескивают искорки наглости и привычной фальши — это для себя.
Дорогие родители!
Вы иногда забываете о том, что в вашей семье растет человек, что этот человек на вашей ответственности.
Может настать момент, вы опустите голову и будете разводить руками в недоумении и будете лепетать, может быть, для усыпления все той же моральной ответственности:
— Володя был такой замечательный мальчик! Просто все восторгались.
Неужели вы так никогда и не поймете, кто виноват?
— С одной стороны, общественная нагрузка, общественный долг, с другой стороны, долг перед своим ребенком, перед семьей. Общество требует от меня целого рабочего дня: утро, день, вечер — все отдано и распределено. А ребенок? Это же математика: подарить время ребенку — значит сесть дома, отойти от жизни, собственно говоря, сделаться мещанином. Надо же поговорить с ребенком, надо же многое ему разъяснять, надо же воспитывать его, черт возьми!
Он высокомерно потушил в пепельнице недокуренную нервную папиросу.
Я спросил осторожно:
— У вас мальчик?
— Да, в шестом классе — тринадцать лет. Хороший парень и учится, но он уже босяк. Мать для него прислуга. Груб. Я ж его не вижу. И представьте, пришел к нему товарищ, сидят они в соседней комнате, и вдруг слышу: мой Костик ругается. вы понимаете, не как-нибудь там, а просто кроет матом.
— Вы испугались?
— Позвольте, как это «испугался»? В тринадцать лет он уже все знает, никаких тайн. Я думаю, и анекдоты разные знает, всякую гадость!
— Конечно, знает.
— Вот видите! А где был я? Где был я, отец?
— Вам досадно, что другие люди научили вашего сына ругательным словам и грязным анекдотам, а вы не приняли в этом участия?
— Вы шутите! — закричал мой собеседник. — А шутка не разрешает конфликта!
А я вовсе не шутил. Я просто спрашивал его, а он что-то лепетал в ответ. Он пьет чай в клубе и болтает со мной — это тоже общественная нагрузка. А дай ему время, что он будет делать? Он будет бороться с неприличными анекдотами? Как? Сколько ему было лет, когда он сам начал ругаться? Какая у него программа? Что у него есть, кроме «основного конфликта»? И куда он убежал? Может быть, воспитывать своего сына, а может быть, в другое место, где можно еще поговорить об «основном конфликте»?"
Макаренко А.С., "Книга для родителей".
